– Простите, ваша светлость?

– Ты знаешь, почему она убила себя, – убежденно повторил Жан Лоран. Он понемногу приходил в себя, и к нему возвращалось его звериное чутье, отказавшее при встрече с ведьмой. – Говори!

Гуго вздохнул и покорился неизбежному.

– Старуха защищала девчонку, ваша светлость, – нехотя сказал он. – Пытками мы бы выбили из нее всю правду. Она боялась, что не сможет хранить молчание.

– Ты хочешь сказать… – Мортемар даже привстал, – она солгала, и девка жива?

– Я не вижу другого объяснения.

– Но это означает…

Мортемар замолчал. Гуго догадывался, что, когда мысль Жана Лорана проделает тот же путь, что и его собственная, маркиз захочет разбить что-нибудь еще, а единственным, что осталось неповрежденным в изуродованной зале, является он сам, Гуго де Вержи.

– Она вернется! – заключил Мортемар.

Он выпрямился, багровея на глазах, схватил Гуго за грудки и поднял с такой легкостью, словно граф был куклой:

– Ты слышишь?! Девка вернется туда, увидит труп и скроется! Навсегда!

С каждым словом он встряхивал его, точно пустой мешок. Граф пытался что-то сказать, но Мортемар не слушал.

– Новолуние уже послезавтра! – ревел он. – А мы упустили последнюю возможность поймать ее!

– Ваша светлость…

– Кронос и Марс соединятся! Раз в двадцать лет!

– Выслушайте, ваша светлость…

– Осталось всего два дня!

– Там мои люди! – заорал в лицу маркизу потерявший терпение Гуго.

Мортемар разжал пальцы, и граф едва устоял на ногах.

– На поляне устроена засада, – уже спокойнее повторил Гуго де Вержи. – Трое моих лучших людей дожидаются ее возвращения. Если Птичка появится, они ее схватят.

Маркиз перевел дух и отступил от Гуго на несколько шагов.

– Почему мне не сказал? – хмуро спросил он, и граф понял, что худшее позади.

– Вы бы пожелали остаться.

– И что же? – нахмурился Мортемар.

Гуго не стал прибегать к льстивым уловкам, он слишком устал для этого.

– От вас было бы больше вреда, чем пользы, ваша светлость.

Маркиз кивнул и скользнул рассеянным взглядом по комнате, напоминавшей поле битвы великанов. Гуго знал, о чем думает Жан Лоран. Пройдет сегодняшний день, от которого осталась всего треть, истечет завтрашний – и грядет час, которого они так долго ждали. Но без камня сход двух великих планет останется для них лишь редким астрономическим событием, которое никак не отразится на их собственных судьбах.

Впрочем, нет. Если их ждет неудача, они либо канут в безвестность, либо бесславно закончат свои дни на плахе после того, как королевский судья зачитает приговор. Неизвестно, что хуже.

Жан Лоран отлично понимает это, а значит, от него можно ожидать только новых вспышек бешенства. Маркиз в гневе неудержим. «Господь всемогущий, остановись! – взмолился Гуго. – Ты слишком много обрушил на меня. Смерть Алисы и Элен, крушение надежд… И в довершение ты посылаешь мне еще одну неослабную тревогу».

Но оказалось, что Гуго недооценил маркиза де Мортемара.

– Два дня, – протянул Жан Лоран. – И мы упустили ведьму. Единственная нить к девке…

Он задумчиво погладил ладонью гладкий подбородок.

– Знаешь, Гуго, у испанских моряков есть одна молитва. Перед долгим плаванием они говорят: «Пусть меня бог спасет от тихих вод, а с бурными я и сам справлюсь». Мы долго плыли с тобой, мой друг, и наше плавание подходит к концу. Берег ли там или скалы, нам неведомо. Но воды бурлят, а это значит, что бог все еще на нашей стороне.

Он усмехнулся, похлопал опешившего Гуго по плечу и направился к опрокинутому столу, намереваясь вернуть его на место.

Не позволив Мортемару остаться в засаде возле пепелища, Гуго де Вержи совершил огромную ошибку. Маркиз не боялся ведьм и умел вселять бесстрашие в испуганные сердца одним своим видом. Но слуги, которым граф приказал караулить в лесу, не были ни храбрецами, ни фанатиками. Они были обычными людьми, и когда исчез воодушевлявший их пример, страх вернулся.

Его усиливала близость ведьмы.

Тело ее лежало под завалами хвороста и поленьев, приготовленных для костра по требованию Мортемара, возжелавшего сжечь труп колдуньи. Слуги живо натаскали сухих ветвей и приволокли упавшие стволы, но вот беда: огонь отказывался разгораться. Сколько ни раздували, пламя неохотно вспыхивало, облизывало желтые можжевеловые иглы и затихало, как раненый зверек.

Тогда срубили несколько деревьев, решив, что они-то уж наверняка не пропитаны сыростью земли. Мортемар лично высек искру и подпалил безжизненную дубовую ветку с хрустящими коричневыми листьями. Листья затрещали, занялись, огонь охотно пробежал по коре… Но стоило подсунуть ветку под сложенные поленья, он взвился синим, зашипел и сник.

«Отсырело!» – заявил граф де Вержи. Все остальные промолчали, отведя глаза. Оно конечно, ночью дождь прошел… Да только день давно перевалил за середину, а солнце шпарит так, что лес, того гляди, сам загорится.

А главное – хибару-то ведьминскую спалили! Его светлость так усердствовал, поджигая дом со всех сторон, что кое-кто тайком перекрестился: ох, не случилось бы пожара! Вон какие дубы невиданные высятся со всех сторон, такой займется – не потушишь! Пойдет гулять по лесу красный язык – всех подъест: и деревья, и зверей, и людей заодно.

Однако поляна оказалась заговоренной. Стоило разбушевавшемуся огню пересечь невидимую черту между лачугой и лесом, как он сам собою утих, рассыпался искрами в траве и только злобно сверкал оттуда красными угольками. Жутковатое зрелище, будто кто остановил его.

В конце концов маркиз де Мортемар ускакал, приказав напоследок сжечь тело ведьмы, даже если для этого потребуется перевести на костер весь проклятый лес. Слуги хором ответили «да, ваша светлость!». Однако стоило утихнуть топоту копыт, как старший бросил короткий взгляд в сторону мертвой колдуньи, чья окровавленная рубашка белела под завалами веток.

Кто надругается над ее телом, тот будет проклят! Все это слышали.

– Что его светлости-то скажем? – приглушенно спросил он.

– Что все сделали, как он велел, – после недолгого молчания ответил один из его товарищей.

И остальные молча кивнули. Верно, так и надо поступить. Кому охота, чтоб тебя прокляла колдунья Черного леса!

Трое мужчин, которым Гуго де Вержи приказал схватить Птичку любой ценой, засели в лесу, украдкой поглядывая в сторону, где был сложен погребальный костер для ведьмы. В это время Николь Огюстен шла по мосту, прячась за мощную шею коня Баламута.

Слугам предстояло рассредоточиться, как велел граф. Перекрыть подходы с трех сторон, чтобы заметить беглянку, откуда бы она ни появилась. Но чем дольше они сидели рядом, тем меньше им хотелось отходить друг от друга.

– Втроем-то помирать веселее, – натужно пошутил один и по тому, как широко и готовно заулыбались его товарищи, понял, что им тоже не по себе.

Долгое время вокруг них ничего не происходило. Не шелестела листва, даже беличий хвост ни разу не мелькнул в переплетении ветвей. «Видать, зверь пожара испугался», – говорили друг другу люди, и снова и снова повторяли одно и то же, пока сами не ощутили бессилие своих слов. Тогда они замолчали.

– Не объявится девка, – в сердцах шепнул один, когда тишина стала совсем невыносимой. – Что она, дура?

– Гарью несет аж до Божани, – поддержал второй.

Третий промолчал. Он хотел лишь одного: как можно дальше оказаться от этого места, и пропади она пропадом, обещанная награда. Того гляди, Черный ручей выберется из-под земли, а его монетами не задобришь.

Молчание все сильнее тяготило их. Но стоило кому-то произнести вслух ничего не значащее слово, как остальные вздрогнули: теперь звук испугал их еще сильнее. Не охотниками, посланными подстеречь жертву, а зверями ощутили они себя, не знающими, откуда придет опасность.

Не осознавая, что делают, они прижались друг к другу спинами, тревожно всматриваясь в глубину леса. В это время Николь Огюстен вступила под своды дубравы в одном лье от них.