Выпустив из пальцев мешочек, Николь на лету ухватилась за толстые стебли плюща, с помощью которых забралась наверх. Побеги с жалобным треском отрывались от стены, выдирая за собой и камни, со стуком разбивавшиеся внизу. Последние десять футов Николь проехала вниз по стеблям, как по веревке, в кровь обдирая ладони.

Ударившись о землю, она упала на спину и долго лежала, хватая воздух ртом. Затем перевернулась и, пошатываясь, как пьяная, принялась на корточках ползать вокруг.

Камень нашелся в десяти шагах. Сунув его в прореху, как в карман, девочка поднялась и побрела к конюшне, тихо поскуливая от боли.

Три дворняги, чутких и злобных, поднялись ей навстречу. Самый крупный пес, подпалый, с исполосованной шрамами брылястой мордой, оскалил клыки и угрожающе зарычал.

– Мрак, это я! – всхлипнула Николь.

Пес тотчас умолк.

Второй лохматый сторож гавкнул было для порядка, но тут же устыдился и приветственно забил обрубком хвоста. Третий повалился на землю и зевнул во всю пасть.

Птичка встретила Николь недовольным сонным фырканьем. Девочка молча прильнула к лошади. Постояла, успокаиваясь, пока сердце не перестало выскакивать из груди, а дрожь не утихла. Тогда она отошла в угол, сгребла солому в кучу и легла, сжавшись в комок, подтянув коленки к животу.

Бородач Андрэ с отвращением смотрел, как бестолково суетятся слуги графа. Бегают, сталкиваясь лбами, и чуть что – вопят.

Вот и сейчас: стоило ему обнаружить засохшие капли крови на спинке церковной скамьи, как они подняли крик. Андрэ не удостоил их ни единым словом, лишь презрительно скривил губы. Толпа баранов!

Что ему с этих пятен? И без них было известно, что девчонка ранена.

Слуга маркиза поднялся во весь огромный рост и направился в глубь часовни. Тех, кто оказывался на его пути, Андрэ бесцеремонно расталкивал.

Вторая дверь. Так он и думал.

Присев на корточки, он провел ладонью по каменной плите. На пальцах осталась земля. Воровка была здесь, ее перепачканные ноги скользили по каменным плитам.

Сзади деликатно покашляли.

Обернувшись, Андрэ наткнулся взглядом на невысокого тучного человека с обманчиво добродушным лицом. Что добродушие напускное, Андрэ понял, едва взглянув на его рот: губы толстые и изгибаются, как раздавленные пиявки.

По глазам бородач не судил никогда – глазам можно придать любое выражение. А вот рот не обманет. Если скривлен на одну сторону, значит, перед тобой человек бешеного нрава, но прикидывающийся тихоней. Если верхняя губа вдвое толще нижней – порочный. Если обе губы тонкие, а уголки загибаются вверх – лживый и подлый; опущены вниз – злобен и себе на уме.

Выходило, конечно, что вокруг люди сплошь подлые, злые да распутные. Но случалось встретить и других. К примеру, нижняя губа, вздутая посредине, ясно показывала, что обладатель ее жаден и злопамятен, как ростовщик. Рассеченная надвое – что руки его обагрены кровью по локоть.

А какие рты бывают у людей добрых, щедрых и милосердных, Андрэ не знал. Ему такие не встречались.

Толстячок шаркнул ножкой, будто собираясь раскланяться. Младший конюх графа по имени Жермен, припомнил Андрэ.

– Куда ведет? – кратко спросил бородач, кивнув на дверь. Он предпочитал не тратить время на лишние слова.

– В южную галерею, – охотно отозвался конюх.

Что ж, ясно. Девка пряталась здесь. Наверняка перевязала руку. До этого кровь встречалась каждые десять шагов. Андрэ не везде видел пятна, но чувствовал запах крови, крови – и страха.

Чутье его не подвело. Первый раз за все время поисков они действительно наткнулись на ее след. До этого безмозглые слуги утверждали, что горничная скрывается в одном из погребов или многочисленных подвалов. Она-де когда-то работала на кухне, и с тех пор ей известны все подземные норы, скрытые в толще холма.

Бородач был уверен, что в погребах искать нет смысла. Там холодно. Она предпочтет другое укрытие.

Он оказался прав. Воровка была здесь и вернулась в замок.

Андрэ встал, толкнул дверь. Из щели потянуло сквозняком и сыростью.

– Из галереи – куда? – по-прежнему кратко спросил он у конюха.

– Куда угодно, – хмыкнул Жермен. – Хоть в главную башню, хоть в другие галереи. Птичка знает все лазейки.

Заметив приоткрытую дверь, люди взволновались. По толпе пробежал гул.

– Она там! – крикнул кто-то. – За мной!

– Южная галерея!

– Обыскать все!

Мимо пронеслась стража, едва не сбив Андрэ. Бородач нахмурился, но не двинулся с места. Что проку обшаривать те закоулки, где девчонка уже побывала? Нужно идти туда, где она сейчас.

Как сказал толстяк? «Птичка знает все лазейки».

Андрэ поднял глаза на младшего конюха. Тот, казалось, с любопытством ждал следующего вопроса.

– Что еще?

Тот недоуменно вскинул брови. Пришлось разъяснить:

– Ты сказал, она хорошо знает замок. Что еще она умеет?

Жермен задумался. Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, чего хочет странный бородач.

– Поет красиво, – сообщил он. – Голос у нее нежный, как колокольчик.

Андрэ обдумал сказанное и качнул головой: не то.

– Прислуживает Элен, старшей дочке нашего господина.

Бородач снова дал понять, что это не подходит. В покои девиц уже отправили стражников.

– Что еще? – Жермен поскребся в шапке курчавых волос. – А, вспомнил! Когда она играет в «палку-веревку», от нее глаз не отведешь, клянусь покойным папашей! Вот уж что удается ей лучше всего! Сиськи-то у нее так и подпрыгивают!

Слуга маркиза даже не улыбнулся. Таращился, словно не понимая, о чем ему говорят.

– Ты что, бабы ни разу в жизни не видел? – хохотнул младший конюх. Прижал к себе две ладони и показал, подергивая вверх-вниз: – Вот так: прыг-скок, прыг-скок!

Он радостно загоготал и смеялся до тех пор, пока бородач не шагнул к нему.

Взглянув на его лицо, Жермен осекся и прикрылся рукой.

Однако Андрэ просто прошел мимо. Верно говорят: чем полнее бочка, тем меньше звона. Толстяк громыхает так, словно внутри у него ничего, кроме пары дырявых монет на самом дне.

Конюх сразу пожалел о своей шуточке. Если это костлявое пугало пожалуется господину, ему не поздоровится.

– Она много возится с лошадьми, – заискивающе поведал Жермен в узкую, обтянутую рубахой спину. – И с собаками. Каждый шелудивый кобель в округе слушается Птичку. Видать, девка знает к ним подход.

Андрэ остановился и всем телом обернулся к нему:

– С лошадьми, ты сказал?

– Лезет ко всем подряд, – с готовностью подтвердил Жермен. – Даже к тем, кто…

– Заткнись.

Андрэ к чему-то прислушивался. Неподалеку приглушенно гавкнул пес и смолк, будто передумав.

– Где это?

– Возле конюшни, – не задумываясь, ответил Жермен.

По мертвенному лицу Андрэ скользнула кривая улыбка. Увидев ее, младший конюх пожалел о своем намерении подшутить над бородачом.

– Показывай дорогу, – велел Андрэ. – Она там!

Николь напилась из бадьи, забытой в конюшне кем-то из нерадивых подручных Гастона. Застоявшаяся вода плескалась на самом дне и воняла болотом, но девочка жадно выпила все до последней капли.

В ней не было злости на Элен, лишь глухое тоскливое недоумение. Но маркиза де Мортемара она боялась так, что при одном воспоминании о его вздернутой губе из желудка подскакивал к горлу отвратительный ком.

Воздух конюшни, привычный с детства, понемногу привел ее в себя. Над свежим ароматом опилок и тяжелым духом конского навоза витал летний запах сена и распаренного овса. Утром овес разложат по кормушкам загорелые руки конюхов.

Но до этого времени Гастон придет на свой первый обход.

У Николь созрел план побега. Она дождется дядюшку и умолит тайком вывезти ее из замка. В крестьянских хозяйствах под Божани всегда требуются помощницы. Она укроется в самой глуши, а там…

А там будет видно.

Николь подавила смутную тревогу, которую внушала ей главная фигура ее замысла, Гастон Огюстен. Преданность старшего конюха хозяину вошла в поговорку. «Служит как Гастон», – говорили о верном и усердном слуге.